«Море, музыка и свобода – вот все, что я люблю». Или Жюль Верн – музыкант.

Жюль Верн родился в семье, где музыкальность была в порядке вещей: эта весёлая компания и будущим поколениям передаст любовь к гармонии и неуёмную тягу к творчеству. Мать играла на пианино и всех пятерых своих детей посадила за инструмент. Скромница Софи на единственном дошедшем до нас портрете так и выглядит – сидящей рядом с фортепьяно в большем мягком кресле. 

Жюль был старшим ребёнком в семье; игре на пианино он выучился тоже первым, впрочем, младший брат Поль не надолго отстал от него. Все три младшие сестры мальчишек Вернов тоже были пианистками, а старшая среди них, Анна, даже стала в какой-то мере виртуозом. Поль, чья морская карьера закончилась довольно быстро, на склоне лет развлекался тем, что сочинял «премилые» этюды. Сын Жюля Верна Мишель, проведя излишне бурную юность, в поисках приличных занятий умудрился написать оперу, несомненно, подчинившись влиянию своей музыкальной жены. И в то время, когда будущий отец научной фантастики искал свой собственный путь, его соприкосновение с музыкой было частым и непосредственным.

И это не мудрено, когда лучший друг – музыкант. Аристид Иньяр, композитор, которого все верновские приверженцы в один голос зовут «незаслуженно забытым»; нантский пианист – он земляк и ближайший сосед Жюля. Старше его на несколько лет, уже разумный юноша, когда Жюль ещё взахлёб читал виссовского «Робинзона», в общей молодости он становится надёжным и верным товарищем будущего писателя. Увы, их общий путь на Парнас разлучит юных бретонцев. В то время как Жюль откроет для себя цветущую страну «Необыкновенных путешествий», Аристид так и не загремит на весь мир; и в памяти поколений он удостоится лишь доброго слова: «лучший друг Жюля Верна во времена его первых парижских опытов». 

А пока они живут вместе: Иньяр пишет комические оперы, а Жюль сочиняет либретто для них. При этом – какова нереализованная музыкальность! – композитору часто советуют, какой регистр подобрать для голосов. Однажды в письме к родным молодой человек хвастается: «Я купил пианино. Это находка, которую я сделал. Правда, оно старше революции, так как изготовлено в 1788 году…» Жюль уверен в себе и не знает компромиссов: он или станет литератором, или проиграет всё. Послушно выучившись на адвоката, он заявляет отцу: нет! Жюль Верн не сможет управлять юридической конторой! Он уже нашёл себя, и никакой другой путь для него не приемлем!.. Увы, до заветной встречи со своим призванием оставалось более десяти лет. 

Жюль купается в парижской свободе: он посещает литературные салоны, в своей компании, величающей себя «обеды одиннадцати холостяков», он читает свои стихи и поёт песенки.  Литературные и театральные кабачки нередко оглашались шуточными куплетами, написанными Жюлем Верном. Особенно посчастливилось лирической вещице «Марсовые», которая стала излюбленной песенкой французских моряков. Лишь в 1883 году пресса известила, что автор популярных слов – всемирно известный Жюль Верн. На русском языке песня известна в переводе Игоря Михайлова:

МАРСОВЫЕ

В расставанья час,

снявшись с якорей,

видел ты не раз

слёзы матерей.

С сыном распростясь,

старенькая мать

плачет не таясь:

ей так трудно ждать,

Так душа болит

в тишине пустой…

Мать свечу сулит

Деве пресвятой:

– Только б уцелел

бедный мальчик мой,

бури одолел

и пришел домой…

Марсовые, эй!

По местам стоять,

чтоб средь волн скорей

землю отыскать.

Вперёд!

Вперёд, друзья, вперёд!

Нас море вечно вдаль зовёт —

Вперёд! Вперёд!

Поэт-песенник Жюль Верн! А чему вы удивляетесь? Знаете ли вы, что в 2008 году компания «Mirare» выпустила СD-издание песен на стихи Жюля Верна с оригинальными мелодиями Иньяра и Дюфресна? Издание насчитывает тринадцать композиций. И это наверняка ещё не всё! 

Да: музыка была с Жюлем Верном на протяжении всей его жизни; и когда судьба сделала крутой поворот и Верн повстречался с П.Ж. Этцелем, давняя страсть не оставила писателя. И если просветительский пафос «Необыкновенных путешествий» предполагал самый что ни на есть определённый взгляд на науку и знание, то искусство оставалось полностью в ведении Верна-художника. И если верновский персонаж наделён обаянием, если его образ вызывает восторг и улыбку – этот персонаж непременно будет меломаном либо сам окажется музыкантом. А средства художественной выразительности, которые использует Жюль Верн, говоря о шуме волн, о рокоте взрывов, о свисте ветра, нередко оказываются музыкальными метафорами. Взгляните: «Раскаты грома прервали этот несвоевременный разговор. Их сила нарастала, а звук повышался. Приближаясь, они переходили из низких тонов в средние (если заимствовать подходящее сюда сравнение из музыки)». А Филеас Фогг, рискующий потерять всё своё состояние, несущийся к восточному американскому побережью на санях под парусом? Он выдаёт лишь одну скупую фразу: «Эти тросы звучат в квинту и в октаву». Вспомните, как Паганель восхищался братьями Паттерсонами, обнаружив их в австралийской глуши за исполнением Моцарта. А леди Элен, пианистка – с её особенной позицией в романе, которая так ярко подтвердится в «Таинственном острове». Если герои Верна ссорятся, обижаются друг на друга и устраивают дуэль – велика вероятность, что это из-за музыки.

«– Паф!.. Паф!..

Два пистолетных выстрела прозвучали почти одновременно. Одна из пуль угодила в спину коровы, которая паслась шагах в пятидесяти от места дуэли. А ведь она не имела никакого отношения к ссоре.

Ни один из противников не пострадал.

<...>

Англичанин приблизился к американцу.

– Я по-прежнему утверждаю, что то был гимн «Рул Британия»! – заявил он.

– Нет! «Янки Дудл»! – возразил его противник».

И даже если двум персонажам необходимо всего лишь выдумать повод для дуэли, они прикроются не чем-нибудь, а «священным спором» между Вагнером и Россини, в котором Верн долго время занимал позицию последнего. 

«— А повод для поединка?

— Повод? Да если угодно, граф, сошлемся на спор о музыке.

— Отлично, — ответил граф, — я, скажем, стоял за Вагнера, что и соответствует моим взглядам.

— А я за Россини, — улыбаясь, подхватил Сервадак, — потому что он вполне в моем вкусе».

Ещё в «Париже в XX веке», провокационном романе-хулиганстве, юный парижский балагур восклицает: «В прошлом веке некий Рихард Вагнер, новоявленный пророк, которого не успели распять, сотворил музыку будущего, и мы до сих пор находимся под её гнётом. В его время уже упразднили мелодию, он же посчитал возможным выставить за дверь и гармонию. Дом совсем опустел». 

Со временем отношение Верна к Вагнеру изменилось,  и к концу шестидесятых писатель уже величал его «непризнанным гением», в самом тематически-музыкальном романе «Плавучий остров» по-доброму шутит над ним, а в 1891 году умудряется семь раз затащить антивагнериста Поля на оперу «Лоэнгрин»!   

Вспомните также о «Замке в Карпатах», произведении, в котором многие чувствуют присутствие мрачного героя Леру. «Призрак оперы» появится только восемь лет спустя, а мы уже здесь видим прекрасную оперную диву, таинственный дом, где царит «нечистая сила», и несчастного демонического гения, похитившего у юноши его дорогую возлюбленную. 

Не приходится и говорить о «Двадцати тысячах лье под водой», романе-мечте, где царит покоритель юных сердец – капитан Немо! Музыкальность романа превышает порою даже самый меломанский верновский текст – улыбчивый «Плавучий остров». И здесь на ум должен прийти не только салон «Наутилуса», где присутствуют «партитуры Вебера, Россини, Моцарта, Бетховена, Гайдна, Мейербера, Герольда, Вагнера, Обера, Гуно и многих других, разбросанные на огромнейшей фисгармонии, занимавшей всю стену между дверьми». О нет: вспомните только, как часто гений морей садится за инструмент! – настоящий капитан Немо, а не диснеевская карикатура, играющая то, чему места на «Наутилусе» не было. Вспомните, как звуки органа сопровождали подводный корабль, - сделается вполне очевидно, что музыка в этом таинственном мире – самое искреннее, что можно там встретить. 

Читатель, открывающий верновский роман, опосредованно сопровождается музыкой. Он увлечён, он всей душой переживает за героев, он лихорадочно переворачивает страницы, спрашивая себя, что же будет дальше, - и музыки не замечает, не берёт её в расчёт. Верн-просветитель следует велению разума, он с искренней страстью собирает и аккумулирует в свои романы новейшие технические достижения, которым суждено предстать в его творчестве свершившимся настоящим. Верн-художник тоже остаётся верен себе. Он не так свободен, не так раскрепощён и, может быть, даже немного стесняется своей манеры и своего стиля. Однако негасимая внутренняя энергия и поистине юношеская любовь к жизни не дают ему пасть духом. И жизнь Верна, его частная жизнь, обычно от читательских глаз сокрытая, проступает яркими пятнами в тех его текстах, где есть место музыке.

«Только сердцем, одним лишь сердцем слушает музыкант!» — говорит он устами короля-астронома, изгнанного короля на плавучем острове, где средь богачей, наживших себе состояние бездушной торговлей, ему одно утешение – музыка. Это и есть сам Жюль Верн – его внешностью обладает король Малекарлии, изображённый Жоржем Ру на иллюстрации к роману. И если вас когда-нибудь спросят, черпал ли Жюль Верн вдохновение в музыке, смело ему отвечайте: да! Он был музыкант!